Окружное послание против греколатинян и постановлений флорентийского собора. Святой Марк Эфесский — непобедимый Герой веры Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния

Екклезиология свт. Марка Евгеника, митрополита Эфесского

и святоотеческое преемство

Ἡ Ἐκκλησιολογία τοῦ ἁ γίου Μάρκου τοῦ Εὐγενικοῦ , Μητροπολήτου τοῦἘφέσου καί ἁ γιοπατερική παράδοση

Свт. Марк митрополит Ефесский, фреска Оптина пустынь 2002 г.

Наша Православная вера - это богатство, это слава, это род, это венец, это слава наша.

Иосиф Вриенний

С реди выдающихся святителей Православной Церкви, которые своими трудами и деятельностью заслужили наименование Вселенских святителей, особое место, и полагаем не меньшее, занимают свт. Григорий Палама, архиепископ Фесалоникийский и свт. Марк, митрополит Эфесский. Если Великие Вселенские учители свт. Григорий Богослов, свт. Василий Великий, а также свт. Афанасий Великий и свт. Кирилл Александрийский, свт. Лев Великий созидали и оттачивали православное богословие в период ожесточенных полемических споров с арианством, несторианством и монофизитством, учениями, которые разрушали основы православной веры о Троичности Божества и двух совершенных природах во Христе, то последним приходилось весьти достаточно упорную и крайне непростую борьбу с западным христианством, римо-католицизмом, его вероучительными искажениями и нововведениями. В этом отношении свт. Григорий Палама и свт. Марк Эфесский явились непосредственными продолжателями дела свт. Фотия, патриарха Константинопольского, также именуемым Великим. Именно этому святителю Константинопольского престола пришлось фактически первому начать борьбу за сохранения Православия: евангельской веры о Троичности Божества, равенстве и единосущности Божественных Лиц в связи с нарождавшейся и охватывающей все западные церкви учению об исхождении (ἐκπόρευση τοῦ Ἀγίου Πνέυματος) святого Духа и от Сына (Filioque). Это учение, привнесенное в западные церкви франкскими королями является противным евангельскому учению об исхождении Святого Духа только от Отца (ἐκ τοῦ Πατρός μόνο). Кроме того, свт. Фотию первому из восточных иерархов Православной Церкви пришлось выдержать сильный натиск со стороны Рима, который в лице своих первосвященников активно насаждал идею о главенстве Римского епископа в Церкви и его верховенстве над всей Церковью, которые уничтожали один из главных принципов церковного устройства – соборность. После Великой Схизмы 1054 г., которую необходимо рассматривать как окончательный разрыв Римской церкви с Православной Церковью, или даже правильнее сказать отпадение Римского патриархата от Вселенской Церкви , начался новый исторический период в истории некогда единой и по пространству Церкви Христовой. Этот разрыв, который принято называть как разрыв между Востоком и Западом, мы же не разделяем этого воззрения многих римо-католических и протестантских авторов, со временем увеличивался. И разгром Константинополя, а вместе с ним фактически всей Восточной Римской империи войсками западноевропейских крестоносцев во время IV Крестового похода в 1204 г., а также последующие богословские собеседования и попытки воссоединить «разорванные Церкви» являлись лишь все с каждым разом увеличивающимися доказательствами глубокой разности между Православной Церковью и Западным христианством, Западом и православным Востоком.

Н еобходимо сразу же заметить, что в Церкви все полемические споры с не православием, иноверием, ересью были вызваны необходимостью борьбы за Церковь и за чистоту апостольской веры, а значит и за ее единство в онтологическом смысле. Ибо формула свт. Киприана Карфагенского «вне Церкви нет спасения» (extra Ekklesia non est salvatio) выражала фундаментальное положение христианской экклезиологии, которое было незыблемым в сознании святых Отцов Церкви. А поскольку Церковь Христова, ее единственность, уникальность и неповторимость самым непосредственным образом связана с чистотой веры, то Церковь не мыслима вне православной веры. Поэтому в основе догматической полемики оказывается и сотериология, учение о спасении человека. Ибо Христос, хотя и является «спасителем всех человеков», то есть спасение во Христе обращено ко всем людям, но Он «спаситель наипаче верных». Свт. Фотий в своём трактате «Против ереси Феопасхитов» учение о невозможности сосуществования нескольких церквей, которые бы различались в вере, но при этом претендовали на именование Единой Апостольской и Кафолической Церкви, писал: «Соборная и Апостольская Церковь Христова одна, а не множество и не две; составляющие соборы вне ее сборище лукавнующих суть, так убеждены мы, истинные христиане, так мы веруем, так и проповедуем ». Тем не менее, эта позиция свт. Фотия, его экклезиология, которая строилась на глубокой убежденности существования только одной подлинно Апостольской Церкви в основе которой лежит неискаженная апостольская вера, является выражением святоотеческого учения о единстве Церкви.

В 14 столетии произошло столкновение между западным гумизмом, представителем которого был ученейший монах из Калабрии Варлаам, и православной духовностью, которую защищал свт. Григорий Палама. Уже тогда эти два направления рассматривались как взаимно исключающие, противоречащие друг другу. На фоне полемики этой эпохи родились многочисленные бесценные труды свт. Григория Паламы, которые защищали православную аскетику от нападок западного рационализма, а также четко обрисовывающие православную святоотеческую экклезиологию. Следуя великим отца Церкви, своим предшественникам, свт. Григорий Палама видел Церковь только там, где хранилась чистота веры. Вне ее никакая иерархическая структура не имеет смысла, ибо «мы научены, что христианство определяется не внешними проявлениями, а истинной и точной верой». Потеря истины неизбежно вела и к потере Церкви. И размеры отхода от чистоты веры не влияли на онтологию ереси. Как и святитель Великий, свт. Григорий в отношении инославия проявлял догматический максимализм, считая всякую ересь вне Церкви. И это, прежде всего, касается Римо-Католической церкви. Ибо она, по мысли святителя Григория, лишь за небольшую вставку в Символ веры, оказалась вне Церкви, или, как он сам говорит «изгнана из пределов нашей Церкви».

Экклезиология свт. Марка Эфесского представляет собой интерес не столько с точки зрения классического изложения учения о Церкви, которое предлагается академическим богословием в рамках православной догматики, сколько с точки зрения понимания таких важных онтологических свойств Церкви, которые излагает Символ веры. И экклезиология свт. Марка интересна, прежде всего, с точки зрения его тесного соприкосновения с римо-католическим западом, который произошел во время т.н. «Вселенского собора», как его наименовал папа Евгений IV и подписанный акт об Унии Востока и Запада, в Ферраре и Флоренции в 1337-38 гг.

Экклезиологические воззрения свт. Марка в его первой речи на соборе перед папой Евгением

Свт. Марк, как об этом свидетельствует его первая речь перед началом собора, произнесенная в присутствии папы Евгения IV, несмотря на уже почти что трехвековой разрыв Востока с Римом, рассматривал данный собор как еще одну реальную и уникальную возможность для восстановления единства Западной и Восточной Церквей. В этом отношении свт. Марка некоторые богословы рассматривают как пример для правильного ведения богословского диалога с инославием и первых в подлинном смысле православном экуменистом, что в современном контексте экуменического движение будет расценено исключительно как ригоризм. Сам факт созыва этого собора свт. Марк называет стремлением «членов тела Господня, ранее разделенных и рассеченных в течение многих веков, ... к взаимному соединению». Весь ход этой, можно сказать выдающейся по своему построению, речи свт. Марка имеет своей целью не только расположить «Святейшего Отца и Первенствующего среди священнослужителей» к «пришедшим издалека с Востока приходящих», но и указать на причины произошедшего разделения, а также на способ восстановления утраченного единства «разделенных и рассеченных членов Тела Господня». Свт. Марк уходит от обсуждения вопроса о первенстве римского епископа в Церкви, идя по пути икономии. Он проявляет, как мы видим, почтительное уважение в Римскому папе, не делая каких-то резких выпадов в адрес действительности латинского священства и таинств. Он указывает на искажения Символа веры вставкой Filioque, как не только на допущенную некогда ошибку, а как на причину разделения. И свт. Марк уже в этой своей первой речи касается именно этого вопроса, предлагая «ради икономии пусть оно (Filioque) будет изъято для того, чтобы нам восприять братьев».

Однако в этой речи можно увидеть вполне четкое понимание свт. Марком Церкви не как нечто разделенное и разорванное, но как и после Великой Схизмы пребывающее единым целым. От этого единого тела Христова могут быть лишь отпадения. И свидетельством такого отпадения является отсутствия единой Жертвы, единой Евхаристии. «Итак, когда мы не являемся участниками одного Хлеба, то, очевидно, мы – не одно Тело, и не содуховны друг другу, и не одно и то же воспринимаем устремление».

Однако в отличие от современного «диалога любви», с помощью которого пытаются искать способы какого-то единения вне уврачевания догматических разногласий между западным христианством и Православным Востоком. Восстановления утраченного единства Востока и Запада свт. Марк видит исключительно только в возвращении прежнего согласия с Отцами Церкви, которым обладала Римская церковь до введения новшеств, а Православная Восточная Церковь осталась верна вере Отцов, как западных, так и восточных. Обращаясь в Западной церкви в лице Римского папы, свт. Марк говорит: «А вы, введши новшества, этим необходимо обнаруживаете, что находитесь в разногласии, прежде всего в отношении самих себя, затем в отношении общих Отцов и, наконец, по отношению к нам». Поэтому западные христиане и восточные «не могут быть вместе».

Весь дальнейший ход Ферраро-Флорентийского собора опроверг надежды свт. Марка на то, что им сможет изгладить свои вероучительные новшества и вернуться к древнему согласию. Фактически ни по одному обсуждаемому пункту вероучительных разногласий латиняне не отступили от своих воззрений, проявив «неразумное упорство». И первоначальный вдохновенный тон и окрыленная надежда, такт и дипломатический такт, сменились у свт. Марка на более резкие определения и формулировки. Если Римо-Католическая церковь свт. Марком в самом начале называлась если не церковью-сестрой, то, по крайней мере, близким к сему наименованием «одной из разделенных членов Тела Господня», то в своём послании в «Окружном послании против постановлений Флорентийского собора» он пишет совершенно иначе.

Экклезиология свт. Марка в его «Окружном послании против постановлений Флорентийского собора» и последующих посланиях

Святитель Марк оставил нам свое письменное свидетельство о ходе Собора во Флоренции и Ферраре, которое именуется «Изложение святейшего митрополита Ефесского о том, каким образом он принял архиерейское достоинство и разъяснение и соборе, бывшем во Флоренции». Свт. Марк пишет: «Но после прибытия туда (во Флоренцию), мы немедленно на опыте узнали отношение к нам латинян, иное, нежели надеялись, и немедленно нам пришлось отчаяться в (благополучном) конце». В итоговом определении этого лже-Вселенского собора стояли подписи всех западных и восточных иерархов вместе императором, но отсутствовала одна, и ей оказалась подпись свт. Марка.

В своем Окружном послании свт. Мрак рассматривает важный вопрос о том, чем является Римская церковь. Это окружное послание было написано свт. Марком вскоре после Флорентийского собора, когда он находился на о. Лемнос (1440-1441). «Это окружное послание, - подчеркивает известный греческий богослов Н. Василиадис, - является замечательным и сильным документом, живым и непринужденным, с помощью которого претерпевший за Православную веру наш иерарх вдыхает всем теплотворную веру и истовую к ней любовь». Это Окружное послание является «одним из важнейших символических текстов Православия », поскольку с помощью него свт. Марк «просвещает народ относительно того, как необходимо рассматривать латинян, поскольку они продолжают упорно пребывать в своих искаженных догматах». Несомненно, что данный святоотеческий памятник, как «документ вселенского значения» приобретает особое значение и в наше время

Прежде всего свт. Марк указывает на факт раскола между Востоком и Римом. Причина же его заключается в незаконном введении добавления в Никео-Константинопольский Символ веры, т.н. Filioque. «Причину для раскола они дали, открыто сделав прибавление (Filioque), которое до того времени говорили в тайне». Казалось бы, совершенно небольшое добавление к Символу веры, которое состоит всего-лишь из трех слов, однако даже и это малое является настолько важным, поскольку это прибавление искажает веру, является неразумным (παράλογον προσθήκην) «непрощаемым душам кощунством (ἡ βλασφημία) на Святого Духа» , «хула на Духа святого и величайшая из всех опасностей» . Именно это малое привнесение в Символ веры превращает веру в противоположное мнение, ересь. Такой шаг порождается идеей компромисса в вере, но в результате приводит к отступлению от Истины. Об опасностях и пагубности компромисса писал свт. Марк своему ученику Георгию Схоларию. Свт. Марк осуждает всякий компромисс в вопросах вероучения, говоря: «Никогда, о человек, то, что относится к Церкви не исправляется через компромиссы; нет ничего среднего между истиной и ложью...» Всякая ересь, как подчеркивают Отцы VII Вселенского собора, «отделяет всякого человека от Церкви».

Западная церковь утратила истину, чистоту веры и поэтому, по мысли свт. Марка, «знаменитый удел Западной Церкви, именно – Римской, был отделен от общения с прочими четырьмя Святейшими патриархатами, отступив в обычаи и догматы чуждые Кафолической Церкви и православным». Искажение веры латинян делает еретиками. «Итак, мы отвратились от них, как от еретиков , - подчеркивает свт. Марк, - и потому отмежевались от них ». Итак, поскольку латиняне не немного (μικρόν), но всецело (ὅλως) уклонились в вере, и прежде всего в «в богословии о Святом Духе», то совершенно справедливо мы их именуем «еретиками» и правильно сделали, что «поэтому их отсекли как еретиков» (ἀπεκόψαμεν τούτους ὡς αἱρετικούς).

С точки зрения вопроса о границах Церкви свт. Марк следовал святоотеческой экклезиологии завершения этих границ Православием, то есть исповеданием чистоты апостольской веры, но не крещением, как считают последователи экуменической теории «крещального богословия». Согласно этой теории и вне Православной Церкви совершается таинство Крещения, а значит и границы Церкви простираются далеко за границы Православной Церкви. Ложность этой теории заключается в том, что святоотеческое православное богословие делает четкое различение в понимании таинств, совершаемых в Церкви и вне ее еретиками. Если таинства в Церкви действительны (ἔγκυραι) и действенны (δύναται), то есть обладают благодатным спасительным действием, то вне Церкви они существуют лишь формально и не осуществляют своего спасительного и освящающего действия. И по данному вопросу Святые Отцы проявляли удивительное, почти повсеместное единомыслие. Для них формула свт. Киприана extra Ekklesiam nulla salus est была не философским рассуждением и личным мнением Карфагенского Святителя, а выражением сознания всей Церкви. Вот по какой причине свт. Василий Великий в своём послании к Амфилохию Иконийскому, которое вошло в каноническое право Церкви как первое правило свт. Великого, полностью отвергает действительность и благодатность таинств вне Православной Церкви. И попытки противоречить этому всецерковному пониманию и сознанию сегодня и даже в официально признаваемых документах поместных Православных Церквах (итоговый документ в Баламанде 1992 г., на котором принято совместное с римо-католиками и православными соглашение о недопустимости перекрещивания и взаимном признании таинств , или в принятом на Архиерейском соборе 2000 г. документа «Об основных положениях отношения Русской православной Церкви к инославию») является ни чем иным, как противлением сознанию Церкви. И здесь же мы подчеркнем, что Церковь в лице своей иерархии не всегда следовала церковной акривии (ἀκριβεῖα) , но применяла икономию (οἰκονομία) к переходящим в Православие еретикам при определенных ситуациях и при определенных условиях. И икономию нельзя и неправильно рассматривать в качестве церковной нормы и правила, но лишь как временное и ради пользы Церкви отступление, jus singularis.

Что касается латинян, что свт. Марк выражает вполне последовательную позицию – в случае их обращения «они должны быть оглашены и присоединены к Православию» , как не православные и еретики. Отпадение их к еретикам не дозволяет латинян допускать до евхаристического общения. Оглашение и присоединение же их совершается через миропомазание: «Если же надлежит огласить, то, ясно, что – и миром помазать».

Хотя свт. Марк не касается , как правило вопроса о первенстве римского епископа, однако в своём «Окружном послании» он «не признает никакого первенства власти (πρωτεῖον ἐξουσίας) за епископом Рима. По этому поводу он пишет: «Мы считаем папу как одного из патриархов» , но таковым мы его считаем, как одного из патриархов и равным им, если он мыслит как Православная Церковь». (καὶ τοῦτο γε, ἄν ὀρθόδοξος ᾖ)

Догматический максимализм свт. Марка определяет его экклезиологические воззрения. И он сводится к тому, что Церковь и спасение там, где содержится чистая и неискаженная апостольская и святоотеческая вера. Или иначе, это можно выразить словами прп. Иоанна Кассиана Римлянина «Несомненно, вне Церкви тот, кто не хранит веры Церкви». И в этом не заключается некая оригинальность воззрения свт. Марка. Его точка зрения, его понимание Церкви, как носительницы абсолютной и ни в чем не искаженной истины является непосредственным следованием учения Святых Отцов Церкви. В качестве подтверждения мы приведем одно из определений VII Вселенского собора (787 г.): «Веруя во единого Бога, в Троице покланяемого, мы с любовию принимаем честные иконы, а не принимающего этого учения да будут под анафематствуем как прибавляющих что-либо, так и отнимающих что-либо в учении Кафолической Церкви».

Святитель же Марк, митрополит Эфесский в своей борьбе с Унией, заключенной на Ферраро-Флорентийском соборе был ярким выразителем веры Церкви, ее сознания. Вся его жизнь , как святителя Церкви Христовой была борьбой за Церковь, а его послания живо и ярко запечатлели его экклезиологические воззрения, его веру в то, что только Православная Церковь является Церковью Христовой. Свт. Марк, как писал его ученик Георгий Схоларий, в последствии первый после трагического падения Константинополя в 1453 г. патриарх Константинопольский, «в священстве понес труды, блистал в архиерействе, весьма добре подвизался за Церковь, открылся как твердый адамант в отношении к переменам, и прославлен нашими предками».

Святитель Марк Эфесский

5 августа (23 июля по старому стилю) Русская Православная старообрядческая Церковь чтит память святителя Марка Эфесского . В Покровской Общине была совершена совместная служба воскреному дню и святителю Марку Эфесскому.

Святитель Марк Эфесский преставился от земной жизни 23 июля 1444 года, поэтому этот день был избран для прославления святого. Канонизация (причисление к лику святых) святителя Марка произошла в 2012 году на Освященном Соборе РПСЦ.

Впервые митрополит Марк Эфесский был канонизирован в 1734 году определением Священного Синода Константинопольской Православной Церкви. А вот службы святителю Марку были составлены ещё в XV- XVI веках, из чего следует, что почитание святителя Марка Эфесского стало совершаться уже в первые десятилетия после его успения.

Существует текст службы, написанный братом святого Марка Иоанном Евгеником , философом (ок.1400 – после 1455). Другой текст службы составлен Мануилом , Ритором великой церкви (1550).

Перевод службы святому Марку Ефесскому с греческого на церковнославянский язык был осуществлён архимандритом Амвросием (Погодиным), клириком Русской православной церкви заграницей.

После канонизации святителя Марка Эфесского, старообрядцы использовали перевод службы архимандрита Амвросия (Погодина) и отредактировали тексты. Это примечательный случай! Впервые текст службы Марку Эфесскому был помещён в календаре за 2017 год, выпускаемый по благословению архиепископа Зосимы (Еремеева).

Тропарь святому Марку составлен Иоанном Евгеником, последний взял в основу тропарь исповеднику из Общей Минеи.

Православию наставниче, новшеств противоборниче, степéнь веры, Церкви светильниче,учúтелей Богодохновенная печате, Марко премудре, писании твоими вся просветил еси, цевнице Духовная, моли Христа Бога спастися душам нашим!

Текст тропаря почти слово в слово совпадает с текстом тропаря из службы, совершаемой в новообрядческий Церкви.

Особенно привлекает внимание фраза «новшеств противоборниче». Из неё следует, что с новшествами в Церкви следует бороться. Иоанн Евгеник употребил именно слово «новшества», а не ереси. Видимо, под «новшествами» он понимал догматические и обрядовые изменения допущенные в католической церкви.

Так же эта фраза примечательна тем, что её произносят на службе в новообрядческий Церкви, где она актуальна по отношению к католикам.

В старообрядческой Церкви эти слова могут служить доводом в пользу неприятия новых обрядов привнесённых в Церковь патриархом Никоном.

Сербская икона святителя Марка, попирающего папу римского.

Святитель Марк – епископ Константинопольской Церкви, известен как участник Ферраро-Флорентийского собора, не принявший унию.

Мануил Евгеник, так в миру звали будущего церковного иерарха, родился в столице Византии – Константинополе, в семье священнослужителя. В детстве изучал ритoрику, математику и философию. Также юноша имел тягу к богословским наукам и строгой жизни.

Духовником Марка был Патриарх Евфимий, поэтому со временем юноша приблизился к царскому двoру и обратил на себя взор императoра Мануила II, сделавшим его советчиком.

В 1418 г. Марк уезжает из столицы и принимает монашество в монастыре на о. Антигон. Дальнейшую монашескую жизнь святой продолжил в Манганском монастыре в Константинополе, где предавался строгой аскезе, проводя время в труде, посте и молитве.

Следующий византийский императoр Иоанн VIII также высoко ценил Марка. По его ходатайству в 1437 г. Марка выбирают митрополитом города Эфес и в тoм же году в сoставе делегации правoславных епискoпов он уезжает на сoбор с католиками в Феррару. Владыка Марк был одним з двух членов греческой делегации, имевшим право дискутировать с представителями Римской Церкви.

Если в начале роботы сoбора Марк позитивно относился к идее унии, то со временем отказался от ее принятия, увидев в западном вероучении ряд отступлений от постановлений Вселенских соборов. В 1439 г. греческие делегаты поставили подписи под постановлениями собора. Все, кроме эфесского архипастыря. В своем творении он остерегал от общения с греколатинянами, называя их лживыми апостолами и делателями нечестивыми.

Митрополиту Марку было предложенo местo Предстoятеля Константинопольской Церкви, котoрое освободилось в 1439 г., после кончины Патриарха Иoсифа II. Но святой отказался. Тогда Патриархом избрали приверженца унии Митрoфана II. Однако народ вместе с монашествующими противились объединению с католиками, и вокруг Марка Эфесского, произносившего проповеди против унии, образовалась значительная партия единомышленников.

В 1440 г. святитель возвращается в свою епархии, откуда продолжает писать увещевательные письма против унии. Вскоре по распоряжению императора митрополит был заключен в крепость на о. Лемнос, где провел два года. Но и здесь он продолжил писать пламенные сочинения в поддержку православия. После освобождения в 1442 г., святой Марк приехал в Константинополь и продолжил бороться с униатством.

Текст жизнеописания взят с сайта:http://nyblago.org/.

Святитель Марк Эфесский

Святитель Марк Эфесский. Фреска. Кон. XIX в.

…Истинную и преданную отцами Веру нашу сохранить как добрый залог, ничего не прибавляя и ничего не убавляя.

На рассвете 8 февраля 1438 года после всевозможных бедствий корабли с греческой делегацией наконец-то добрались до Венеции. Путешествие из Константинополя к берегам Италии заняло больше двух месяцев, и в пути было все – морские бури, землетрясения и обстрелы из метательных орудий с берега.

Первой в Венецианский залив торжественно вошла императорская триера, на борту которой находился византийский император Иоанн VIII Палеолог, его царственный брат Дмитрий Палеолог и многочисленные придворные.

На других суднах в Италию прибыли престарелый Патриарх Константинопольский Иосиф II, епископы, диаконы, ученые-богословы и чиновники от Патриархии, избранные для участия в церковном Вселенском Соборе.

Дело, ради которого греки прибыли в Венецию, было исторического значения: предстояло разрешить богословские расхождения, которые почти на четыреста лет разделили Православную и Католическую Церкви.

Греческая делегация состояла приблизительно из семисот человек, и это была вся церковная и интеллектуальная элита византийского общества.

С первыми лучами солнца жители Венеции устремились на своих лодках встречать заморских гостей. Как пишет участник греческой делегации и летописец этих событий диакон Сильвестр Сиропул, народа собралось так много, что «не было видно моря от скопления лодок».

Вскоре на императорскую триеру прибыл венецианский дож в сопровождении первых лиц города для обсуждения торжественной церемонии, назначенной на следующее утро.

«…В пять часов утра прибыл дож с величественной свитой, с правителями и советниками, на золотом корабле-бучентавре (большое украшенное судно, на котором совершались торжества в Венеции. – Ред.), покрытом красными покрывалами, а наверху были золотые львы, а на носу – золотые цепи. Весь этот корабль был пестро и прекрасно расписан. Вслед шли корабли-полукатерги, числом двенадцать, все украшенные и расписанные изнутри и извне, и на них было множество правителей, а по бортам золотые знамена и бесчисленные трубы и всякого рода музыкальные инструменты», – описывает Сиропул пышное празднество, которое началось в воскресенье на рассвете и завершилось на закате солнца.

В театрализованном празднике участвовали венецианские моряки, облаченные в форму с золотым шитьем («на голове у них были шапочки с гербом Республики Святого Марка»), актеры в рыцарских доспехах, дети в костюмах Ангелов с белыми крыльями.

Греки были буквально ошеломлены роскошью и беспечностью купающейся в золоте Венеции. В отечестве у них за спиной остались война, голод, эпидемии чумы, обреченность, а здесь царил веселый праздник жизни.

На носу главного корабля дожа, как пишет Сиропул, «были два золотых льва, а посреди них – золотой двуглавый орел, который был подвижен всеми частями, и он то обращался к императорской триере, то расправлял крылья и поднимал головы…». И этого трепыхающегося орла с герба Византии, зажатого между двумя венецианскими львами, вполне можно было бы принять за весьма тонкий намек.

На следующее утро участники греческой делегации оправились отслужить литургию в главном венецианском соборе Святого Марка. Храм битком был набит любопытными, желавшими увидеть, как проходит богослужение по греческому обряду. «Мы никогда не видели греков и не знали чина их поведения. А слышали о них краем уха и считали их варварами. А теперь видим и веруем, что они первородные сыны Церкви и Дух Святой глаголет в них», – передает Сиропул признание одного из венецианцев. Это они-то, прибывшие из Константинополя, центра восточного христианства, – варвары?

Пребывание в соборе Святого Марка произвело на греков тягостное впечатление. «Мы увидели в священном алтаре Божественные образы, мерцавшие золотой зарею, и множеством драгоценных камней, и величием и красотой жемчужин, и достоинством и многообразием искусства изумлявшие видящих», – описывает Сиропул иконы, похищенные венецианцами во время захвата Константинополя в 1204 году. Вот уже больше двухсот лет все эти греческие святыни охраняли Венецию.

Примерно двадцать дней в городе продолжались пышные приемы и пиры в честь подданных умирающей Византийской империи, во время которых хозяева даже не старались скрыть свое самодовольное превосходство. Многим участникам греческой делегации почти сразу было ясно, что ни на какие уступки латинская сторона идти не собирается.

«Прибыв туда, мы немедленно на опыте узнали отношение к нам латинян – иное, нежели надеялись», – напишет Марк Евгеник, митрополит Эфесский, избранный экзархом (главой) участников диспута с византийской стороны. И приведет задумчивую реплику одного из греков после неофициального, пока еще «застольного» обмена мнениями: «Едва ли будут готовы изменить что-либо из их обрядов и учения эти мужи, которые до такой степени возвещают нам об их превосходстве».

Но все же посланцы Византии верили в свою победу и надеялись, что церковный Собор, назначенный в итальянском городе Ферраре, станет вторым Торжеством Православия. А Марк Эфесский уже знал, что эпиграфом к его выступлениям будут обращенные к христианам слова апостола Павла: Вы – тело Христово, а порознь – члены (1 Кор. 12: 27).

Первая существенная заминка произошла сразу же по прибытии Патриарха и греческих архиереев в Феррару, где делегацию ждал Папа Римский Евгений IV. Когда Патриарх Византийский Иосиф услышал, что во время церемонии встречи и он сам, и все епископы Восточной Церкви должны опуститься перед Папой Римским на колени и облобызать его стопу, то отказался даже сойти с корабля. «Откуда Папа имеет такую привилегию? Какой Собор дал ему это? Покажите, откуда он это взял, где это записано?» – спрашивал он посланников от Папы Римского.

Расплывчатые ответы, мол, таков «древний обычай» и его исполняют даже германские императоры, для православных греков звучали неубедительно. «Если Папа желает облобызаться по-братски, по нашему древнему и церковному обычаю, то я к нему спускаюсь, а если он не согласен, то я отказываюсь сходить с корабля и отправляюсь в обратный путь», – объявил греческий Патриарх.

Встреча Папы Римского и Патриарха Константинопольского состоялась при закрытых дверях и оказалась очень короткой. Ее свидетелями были лишь рыцари под предводительством Маркесия, правителя Феррары, охранявшие папские покои.

Папа Евгений IV сидел на престоле «высоком и превознесенном», когда к нему приблизился Патриарх и стоя облобызался с ним лобзанием во Христе. После чего они так же молча расстались: Папа остался в зале, Патриарх был отведен в приготовленные ему покои.

Немало времени заняло и обсуждение, в каком порядке во время собраний должны сидеть участники Собора. Латинская сторона настаивала на том, чтобы в одной части храма сидели они, в другой – греки, а в центре, «связующим звеном», восседал Папа Римский.

Византийцы никак не могли на это согласиться. С IV века, начиная со времени Первого Вселенского Собора, и на всех последующих церковных форумах такого уровня в центре собрания всегда лежало раскрытое Евангелие. Так было и на этот раз, когда 9 апреля 1438 года, в Великую Среду, в Феррарском храме Великомученика Георгия состоялось торжественное открытие церковного Собора.

Со стороны греков с приветственной речью выступил Марк Эфесский, и даже он, всегда такой спокойный и сдержанный, не всегда мог скрыть свое волнение.

«До каких пор, чада Одного Христа и одной веры, мы будем нападать друг на друга и разделять друг друга? До каких пор, поклоняющиеся Одной Троице, мы будем кусать и пожирать друг друга, неужто же мы истребим друг друга, так что внешние враги обратят нас в небытие?» – говорил он, обращая некоторые свои слова непосредственно к Папе Римскому.

«Я уже не могу продолжать речь, я уже в смятении от страдания. Бог, могущий все, да исправит Церковь Свою, которую Он искупил Собственной Кровью…» – и здесь голос Марка Эфесского, должно быть, немного дрогнул…

Марк Эфесский (в миру – Мануил Евгеник) родился в 1392 году в византийской столице.

Его отец Георгий Евгеник и мать Мария, оба благородного происхождения, после свадьбы переехали из трапезундских земель в Константинополь. Вскоре у них родилось двое сыновей: старший был назван Мануилом (такое имя носил и правящий в то время византийский император Мануил II Палеолог), младший – Иоанном.

В византийской столице Георгий Евгеник служил диаконом в соборе Святой Софии и быстро поднялся до должности сакеллария (советника, осуществлявшего надзор за приходскими церквями), а также возглавил школу – то ли собственную, то ли ту, что находилась при храме Святой Софии. В этой школе Марк Эфесский и получил свое начальное образование, до курса риторики.

Когда дети подросли, то были отданы родителями в знаменитую школу Иосифа Вриенния, размещавшуюся в стенах Студийского монастыря. Младший из сыновей сакеллария, Иоанн Евгеник, напишет, что они с братом с детских лет стремились учиться у наставников «наилучших и наиболее известных».

В школе Вриенния преподавали около тридцати лучших византийских учителей, самым прославленным из них был богослов и философ Георгий Гемист, из любви к философии принявший имя Плифон (созвучное Платону).

В сочинении великого ритора Мануила, обнаруженном в рукописях Парижской библиотеки, говорится, что в юные годы Марк Эфесский изучил весь круг свободных наук, «который он в краткое время прошел, как бы на крыльях, и превзошел всех своих соучеников и сверстников». Царицей всех наук в то время в Византии, безусловно, было богословие.

Должно быть, Георгий Плифон одним из первых обратил внимание на способности Мануила Евгеника, его незаурядную память, умение развивать свои мысли перед публикой и любовь к Священному Писанию.

Когда Мануилу Евгенику было тринадцать лет, а его младшему брату Иоанну и того меньше, их отец умер.

Духовным наставником Мануила был Патриарх Константинопольский Евфимий, который взял детей сакеллария под свою опеку и помог им определиться в жизни.

После окончания школы Мануил Евгеник стал преподавателем риторики в школе собора Святой Софии. В его обязанности входило подробное толкование Священного Писания. В возрасте двадцати четырех лет он уже был вотарием риторов (то есть кем-то вроде директора патриаршего училища).

Но через два года неожиданно для всех Мануил Евгеник уехал из столицы на остров Антигон и принял там монашеский постриг с именем Марк. «Не прилепляйся к миру – и избегнешь печалей. Презирай его – и будешь всегда радостен», – писал Марк Эфесский, и сам он именно так и поступал.

Когда под угрозой турецкого завоевания монахи были вынуждены покинуть Антигон, Марк Евгеник снова вернулся в Константинополь и поселился в Манганском монастыре Великомученика Георгия.

«Живя в столице, он был чужд ее жизни, ибо ничто его не связывало с нею. Глубоко чтимый всеми, он не только не искал почестей, но и не желал их», – напишет Георгий Схоларий, один из любимых учеников Марка Эфесского.

Об аскетическом образе жизни Марка говорится и в сочинении «Господина Мануила, Великого Ритора, о Марке, святейшем митрополите Ефесском, и о Соборе Флорентийском»: «До того же не любил выходить из монастыря и своей кельи в нарушение молчания и внимания себе, что знакомым и даже родным по крови не показывался на глаза».

Его младший брат Иоанн в это время служил в Константинополе диаконом в одной из церквей и стал номофилаком – важным чиновником в Патриархии. И брат, да и многие другие постоянно обращались к Марку Евгенику как к авторитетному знатоку православного вероучения и Священного Писания.

Марк Евгеник остался советником по вопросам богословия и после 1425 года, когда византийского императора Мануила II на престоле сменил его сын Иоанн VIII Палеолог.

Наследству, которое досталось василевсу, позавидовать было трудно. К тому времени почти вся территория Византии, за исключением Константинополя и его окрестностей, нескольких островов между Грецией и Малой Азией и кусочка земли на юге Греции, была завоевана турками. Византийский император являлся вассалом турецкого султана Мурада II, выплачивая ему громадную, разорительную дань.

До тех пор пока Западная Латинская и Восточная Православная Церкви находились в разделении, Византия не могла рассчитывать на военную и материальную поддержку из Европы. Необходимо было сначала заключить унию (соглашение) между двумя Церквями.

Когда султан Мурад II двинул османскую армию в Европу и захватил уже и многие славянские земли, не скрывая своих претензий на мировое господство, западные правители тоже озаботились вопросом о принятии унии.

Главным камнем преткновения, разделившим христианский мир, было филиокве (filioque – «и Сына») – добавление в латинский перевод Никео-Константинопольского Символа веры. По латинскому учению Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына, с чем решительно не согласилось православное богословие.

Прежде всего, отрицалась сама возможность каких-либо изменений в Символе веры, принятом Вселенскими Соборами.

Изменение в догмате «всего» одного слова означало, что третья Ипостась Троицы – Бог Дух Святой – находится в подчинении у первых двух и незаслуженно умалена. В православном мире филиокве однозначно воспринималось как хула на Святого Духа и отступление от отеческих преданий. В учениях православных и католиков существуют и другие догматические расхождения, но именно филиокве, как писал Иоанн Евгеник, «разделяет нас достаточной стеной».

Византийцы надеялись победить упорство латинян и верили, что на Соборе наконец-то будет преодолена схизма (по-гречески – «раскол») и произойдет историческое событие – воссоединение двух Церквей.

Последний церковный форум такого масштаба, признанный Седьмым Вселенским Собором, проходил в 787 году в Никее, пятьсот с лишним лет назад.

Греки стали активно готовиться к исторической поездке: из Константинополя были направлены послы к правителям Руси, Грузии, Трапезундской империи и других православных государств с приглашением принять участие в церковном Соборе.

В список греческой делегации попали самые влиятельные люди Византии, включая Георгия Плифона и его наиболее выдающихся учеников.

Для того чтобы речи богословов на форуме звучали более весомо, некоторые из них незадолго до поездки были посвящены в епископы: Марк Эфесский, Виссарион Никейский, Дионисий Сардийский.

Марк Евгеник, двадцать лет проживший в стенах монастыря, не стремился принимать архиерейский сан, который, как он сам писал, «выше и моего достоинства, и силы», но подчинился нуждам Церкви.

Даже самые престарелые греческие епископы согласились принять участие в Соборе, желая постоять за истину и надеясь, что их опыт сможет пригодиться. «Оглянись, и ты увидишь, сколько перед тобой почтеннейших старцев, немощных и не встающих с постели, нуждающихся в полном покое, как даже они вышли из собственных владений…» – скажет Марк Эфесский в своей вступительной речи, показывая на Патриарха Константинопольского Иосифа восьмидесяти семи лет и некоторых других почтенных старцев.

Марк Евгеник, теперь митрополит Эфесский, участвовал в Соборе еще и как местоблюститель двух восточных патриархов – Антиохийского и Иерусалимского, которые сами не смогли поехать в Италию. Марк в смущении не хотел принимать грамоту с постановлением его в местоблюстители, но, как говорится в одном из его писем, брат «сохранил и принес ее сюда».

Иоанн Евгеник тоже находился в составе греческой делегации в качестве должностного лица от Патриархии. По всей видимости, он гордился тем, что его старший брат был избран главой участников диспута. Иоанн всегда относился к Марку с большим уважением, называя его в своих сочинениях «предстателем», «защитником», «вождем», «божественнейшим отцом».

«Я верил, что все у нас будет хорошо и мы совершим нечто великое и достойное нашего труда и надежд», – писал Марк Эфесский, вспоминая свое настроение на момент прибытия в Феррару.

Кафедральный собор Св. великомученика Георгия.

Феррара, Италия. Основан в XII в.

Византийский император Иоанн въехал в главные городские ворота Феррары под музыку, верхом на коне, украшенном красным покрывалом и шитой золотом уздечкой.

Но вскоре обнаружилось, что в Феррару прибыло недостаточное число западных епископов и представителей от европейских государств, чтобы собрание можно было считать Вселенским Собором. Многие западные правители воевали друг с другом, епископы тоже были разделены. Как раз в это время параллельный церковный Собор проходил в Базеле, где не признавали Папу Римского Евгения IV.

По словам Папы Римского, нужно было еще не менее четырех месяцев, чтобы пригласить на Собор других участников. Византийский император теперь готов был подождать. Договорились официально открыть Собор, а тем временем разослать приглашения влиятельным лицам и, дожидаясь их прибытия, начать предварительные дискуссии по основным догматическим расхождениям.

В Великую Среду 1438 года Собор в Ферраре был официально открыт и начались предварительные слушания.

В богословских поединках с каждой стороны выступали по десять человек: два главных оратора и их помощники, к которым в случае чего можно было обратиться по затруднительным вопросам.

Папа Римский с кардиналами, византийский император и Патриарх с архиереями сидели друг напротив друга на почетных местах, наподобие арбитров. Все остальные были зрителями или обеспечивали порядок на собраниях.

Позицию греков представляли известные своим красноречием и ученостью Марк Эфесский и Виссарион Никейский, оба ученики Георгия Плифона.

Для начала стороны решили обсудить догматические расхождения по вопросу очистительного огня, или чистилища. Восточная Церковь отрицает напрямую существование чистилища, и Марк Эфесский аргументированно обосновывал такую позицию, опираясь на Священное Писание и творения отцов Церкви.

Его не удавалось сбить или вывести из себя даже нарочито каверзными вопросами:

– Как летают Ангелы?

– Из какого вещества состоит неугасимый огонь ада, в который будут брошены все грешники?

Страсти накалились до того, что один из участников греческой делегации, член синклита, по имени Иагарис, не выдержал и выкрикнул с места:

– Об этом вопрошающий узнает, когда сам туда отправится!

Но Марк Эфесский сохранял спокойствие и поражал всех тем, что на самые неожиданные вопросы отвечал без всякой подготовки.

Император был очень доволен его ответами и в какой-то момент распорядился, чтобы со стороны греков вообще вел дискуссию только один Марк. Это крайне уязвило Виссариона Никейского, который затаил на Марка обиду. Изложение доводов греков в письменном виде тоже было поручено Марку Эфесскому.

Вскоре внутри греческой делегации образовалась небольшая «антимарковская партия». Наиболее активными ее участниками стали духовник императора протосинкелл Григорий («человек беспорядочный и непорядочный», как охарактеризовал его Сиропул), страдавший от зависти Виссарион Никейский и откровенно симпатизирующий католикам Исидор Киевский.

Духовник императора протосинкелл Григорий все чаще стал напоминать василевсу, что византийцы приехали в Феррару не за поиском истины, а за военной и финансовой помощью. И если ведение диспутов и дальше доверить Марку Эфесскому, то они точно ничего от Папы Римского не получат.

Но императору вообще уже надоело посещать ученые диспуты. Василевс удалился в монастырь неподалеку от Феррары, где стал предаваться охоте и другим приятным развлечениям.

Местным властям был передан указ, чтобы никто из греков без особого разрешения императора не покидал город.

Уже на предварительном этапе некоторым участникам греческой делегации было ясно, что богословские диспуты служат лишь прикрытием большой политики, и их будут склонять к принятию унии на любых, даже самых унизительных, условиях. Кто-то из греков предпринял попытку покинуть Феррару, чтобы избежать сделки с совестью.

Митрополит Ираклийский «видя большую ошибку и бездействие» получил императорское разрешение уехать в Венецию. То же самое сделал и Иоанн Евгеник, которого Марк пошел проводить на корабль.

Недоброжелатели, следившие за каждым шагом братьев Евгеников и выискивающие любую возможность опорочить их в глазах императора, встревожились. Рано утром Виссарион Никейский явился к Патриарху и велел срочно выслать за «беглецами» погоню.

Сиропул подробно описывает этот эпизод, так как он тоже был в числе посланных за «беглецами»: «Мы нашли во Фланколимо митрополита Эфесского, беседующего на высоком берегу реки с номофилаком (Иоанном Евгеником. – Ред.), и митрополита Ираклийского, сидящего на корабле со своим багажом. Мы тоже сразу вошли в лодку и передали Ираклийскому повеление императора, чтобы он возвращался. Он же много говорил в пользу бегства о том, что они (латиняне. – Ред.) обманывают нас, а не устраивают Собор, и что для него было бы позором уйти и вновь вернуться вместе с багажом. Поскольку он не повиновался словам, мы арестовали корабль и силой вернули митрополита Ираклийского и номофилака. Митрополит Эфесский сказал, что пошел лишь ради сопровождения своего брата и вот теперь возвращается».

Сиропул приводит и главный аргумент Виссариона Никейского, почему дело в любом случае необходимо было довести до конца: иначе Папа Римский «скажет, что мы по собственной воле прекратили Собор и должны возместить все расходы…».

С самых первых дней в Ферраре, и даже еще раньше, греки находились в полнейшей материальной зависимости от Папы Евгения IV. Они ведь и прибыли на Собор на папских кораблях, и, по договоренности, точно так же должны были вернуться домой.

Для всех участников Собора Папа Римский определил денежное содержание из своей казны: каждый месяц византийский император получал тридцать флоринов, Патриарх – двадцать пять, брат императора Дмитрий – двадцать, приближенные императора и Патриарха – по пять, а прислужники – по три флорина в качестве субсидии на проживание и питание. Но деньги стали выплачиваться с задержкой – сначала на месяц, а потом и на два, и на три…

Умудренный жизнью греческий Патриарх Иосиф не зря настаивал на проведении Собора в Константинополе: «…Как только мы получим ежедневную поддержку от них, то будем уже рабами и наемниками, а они – господами, – говорил он соотечественникам. – А раб должен творить волю своего хозяина, а всякий наемник – делать работу нанявшему его».

Однако проведение форума такого масштаба грекам уже было не по силам, и император лучше других это понимал: у него не было ни денег, ни армии, ни флота. Даже торговлю в Константинополе уже почти полностью контролировали венецианские и генуэзские купцы. Нужна была хоть какая-то поддержка с запада, уния, все что угодно…

Незаметно прошло лето, наступила осень, а соборные слушания в Ферраре все еще так и не начались.

Из Константинополя приходили мрачные вести: в столице вспыхнула эпидемия чумы, никто не знал о судьбе своих родных. Ходили слухи, будто бы турки полным ходом готовятся к осаде Константинополя, греки теперь только об этом и говорили, они ведь уже полгода провели на чужбине.

Зато Марк Эфесский все лето старательно изучал латинские богословские книги, обнаруживая в них поздние вставки или неточные переводы, и готовился к диспутам. Чем глубже он вникал в учение Западной Церкви, тем больше находил противоречий с постановлениями всех предыдущих Вселенских Соборов.

Вряд ли Марк замечал, что против него плетутся интриги, и придавал значение своему первенству в ведении дискуссий. «Не ищи пустой славы, ни наружным видом, ни общением с людьми, ни в речах, ни в связях своих, ни в силе или власти своей, ни в успехах своих», – гласит одно из поучений Марка Эфесского, явно основанное на его собственном опыте.

Наконец, 8 октября в Ферраре возобновились соборные слушания, и сразу же с острой темы – о правомерности каких-либо прибавлений к Символу веры.

Марк Эфесский потребовал, чтобы ради восстановления истины были зачитаны определения всех предыдущих Вселенских Соборов, в чем латинская сторона была явно не заинтересована.

На соборные слушания, которые проходили во дворце, собиралось множество народа, заполняя все помещения на первом и втором этажах, и сторонники Папы Римского отговаривались тем, что зрителям будет неинтересно слушать чтение официальных документов.

Но Марку при поддержке соотечественников удалось настоять на своем, и он лично зачитал вслух все соборные постановления, сопровождая их своими комментариями. Хотя это чтение проходило несколько странно: при потушенных светильниках (чтобы усыпить слушателей?) и почему-то Евангелие на это время было закрыто.

Приведенные Марком аргументы убедили многих слушателей, особенно из числа западных монахов. Как пишет Сиропул, это вызвало гнев в окружении Папы Римского, и было сделано все возможное, чтобы монахов, как людей «невежественных» и лишенных богословского образования, с последующих заседаний удалили.

За три месяца состоялось пятнадцать соборных слушаний. Греки выступали в роли обвинителей, требуя дать ответ по поводу прибавлений к Символу веры, латинская сторона уводила вопросы в богословские дебри.

«Говорить это, – напишет Марк Эфесский о диспутах в Ферраре, – казалось петь глухим ушам или кипятить камень, или сеять на камне, или писать на воде, или другое подобное, что говорится в пословицах в отношении невозможного».

С наступлением зимы все чаще стали говорить о необходимости переноса Собора из Феррары во Флоренцию. По версии Сиропула, император и Папа Римский опасались, что греческие епископы все же начнут разбегаться, потому и решили перенести Собор в другой город, подальше от моря.

Официальная версия о переносе Собора, объявленная с амвона храма 16 января 1439 года, звучала так: «Так как в городе началась смертоносная эпидемия, причем в зимнее время, то, боясь вспышки эпидемии весной, по нашим законам и канонам переносим этот Собор из Феррары во Флоренцию, город свободный и мирный, продуваемый ветрами и здоровый». Хотя всем присутствующим было известно: эпидемия в Ферраре прекратилась уже в ноябре. Греки тихо роптали, но куда было деваться?

Некоторые участники греческой делегации к тому времени до того обнищали, что им нечем было платить за жилье. Некоторым приходилось ночевать в жалких сараях и спать чуть ли не на голой земле, многие продавали последнюю одежду, чтобы купить хоть какое-то пропитание.

«Наши тяжело переносили отлагательства, и страдали в нужде, и были изведены голодом, ибо и этим им приходилось бедствовать: ничего никому не давалось из уговоренных расходов, дабы принудить тем постепенно покориться им», – с сочувствием будет вспоминать Марк Эфесский, но так, будто лично его лишения не касались.

Во время работы Собора Марк написал ряд важных богословских работ: «Десять аргументов против существования чистилища», «Сумма изречений о Святом Духе», «Главы против латинян», «Исповедание веры», «О времени пресуществления» и другие.

Лишь во Флоренции стало окончательно ясно, зачем все-таки Папа Римский и латинские епископы затеяли весь этот хлопотный переезд. Соборные заседания во Флоренции 26 февраля сразу же начались с обсуждения догматов.

Невыигрышный для латинской стороны вопрос о недопустимости прибавлений к Символу веры удалось как-то незаметно «замять» и проскочить.

«Зачем нужно презирать слова святых отцов и мыслить и говорить другое, чем то, что написано в общем Предании? Неужели мы будем полагать, что их вера была недостаточной и мы должны ввести нашу веру как более совершенную?» – спрашивал уже в своей вступительной речи Марк Эфесский.

Если бы все признали правоту постановки такого вопроса, тему филиокве можно было бы дальше и не обсуждать. Теперь же во Флоренции все началось по новому кругу.

В богословских дискуссиях с католиками снова преимущественно выступал Марк Эфесский, но теперь греки гораздо меньше радовались его удачным ответам. Всех волновало другое: даст ли Папа корабли, чтобы вернуться домой? Что происходит в Константинополе? Будут ли выплачены обещанные флорины, чтобы заплатить за гостиницу во Флоренции, где все стоит так дорого? И когда же наконец все это закончится?!

Во время заседаний члены «антимарковской группировки» теперь садились вместе и не только не помогали Марку вести дискуссию, но зачастую сопровождали его выступления язвительными репликами и насмешками. И даже не скрывали, что тем самым выражают и настроение василевса, который мечтал как можно скорее на любых условиях подписать унию. «Они уязвляли этого великого мужа как своим молчанием, так и своими словами», – напишет позднее Георгий Схоларий.

Теперь уже свои, греки, дружно упрекали Марка в отсутствии патриотизма, несговорчивости, дурном характере, называли «обольстителем, отвращающим от истины», и даже распространяли слухи, будто бы он от своего упрямства сошел с ума.

Но Марк Эфесский стоял на своем: нельзя ради какой-либо практической выгоды жертвовать высшими идеалами, в вопросах веры не должно быть никаких компромиссов.

В «Надгробном слове Марку Эфесскому» Георгий Схоларий попытается найти оправдание своему молчанию, ведь он тогда тоже не поддержал и отвернулся от учителя – «я не хотел также выставлять нашу ученость», «от меня требовалась большая осторожность». Но потом он найдет в себе силы покаяться и признаться в том, что просто вместе с другими проявил слабость: «Но этот великий отец наш кротко выслушивал злобные речи, ибо он не искал превозносить себя и считал достаточной обороной против клеветы свою борьбу за истину. Он помнил, что Сам Господь наш был оклеветан. Так переносил он поругания. И никто из нас – о стыд! – не предстал ему на помощь!»

Наступил день, когда василевс собрал соотечественников и сказал без обиняков: споры порождают разъединение, нужно на любых условиях заключить унию с католиками. Всех несогласных император объявлял государственными преступниками, не думающими о спасении своего отечества, и пригрозил репрессиями.

«…Я заранее сказал вам, дабы вы знали, что противоречащий, любящий споры и не подчиняющийся решению большинства, найдет со стороны моего царства гнев, насмешки и все остальное, подобающее для его стеснения и смирения, чтобы он не буйствовал, как придется, но знал свою меру и следовал большинству», – сказал, по свидетельству Сиропула, грекам разгневанный василевс.

Все согласились подписать унию – все, кроме Марка Эфесского.

Престарелый Патриарх Константинопольский Иосиф в то время был болен и доживал во Флоренции свои последние дни. Собрав епископов, он, как повествует Сиропул, слабым голосом тоже призвал всех поддержать императора, говоря о пользе унии для спасения отечества от турок.

«…Услышав об этом, враги наши испугаются, убоятся и вострепещут и станут услуживать нам и искать нашей дружбы. Мы никак не обесчестим себя, если и сделаем некоторое снисхождение», – убеждал он всех, а прежде всего, наверное, себя самого. «…И сам, несчастный, жаждущий как можно скорее отбыть оттуда, хотя судьба его гнала к смерти», – вспомнит о некогда непреклонном старце в одном из своих посланий Марк Эфесский.

На одном из заседаний Виссарион Никейский стал уже открыто осыпать Марка бранью, обвиняя его в излишнем упорстве и нелюбви к отечеству. Марк покинул собрание, и в его отсутствие спорящие стороны нашли богословскую «лазейку», о которой Марк Эфесский напишет в своем «Окружном послании православным христианам»: «Вот их хитросплетенные речи: „Никогда Греческая Церковь не говорила, что Святой Дух исходит единственно от Отца, но просто: от Отца – и это выражение не исключает Сына“».

Пятого июля 1439 года состоялось подписание ороса Ферраро-Флорентийского Собора, представлявшего собой, по сути, капитуляцию греков перед латинской стороной. Вместо торжества истины произошло подчинение Восточной Церкви Риму. В заключительном виде текст документа содержал не только Символ веры с филиокве, но и «догмат» о главенстве Папы Римского.

В соборном оросе говорится: «Святая апостольская кафедра и римский архиерей есть преемник блаженного Петра, главы апостолов, и есть истинный местоблюститель Христов и всей Церкви глава и всех христиан отец и учитель. И ему во блаженном Петре передана Господом Иисусом Христом полная власть пастырствовать и направлять и окормлять Вселенскую Церковь».

Для Православия Ферраро-Флорентийский Собор стал грандиозным провалом, ошибкой, в которую была втянута верхушка Константинопольской Церкви.

«Для последующей греческой традиции истинным победителем на Флорентийском Соборе стал Марк Эфесский, не убедивший в тот момент остальных, но явивший невероятную личную твердость», – пишет историк-византолог Александр Занемонец.

В последний день заседаний Марк Эфесский сидел молча, ни с кем не общаясь и никак не комментируя происходящее. В точности, как велит апостол Павел: Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких (1 Тим. 6: 5).

Подписание униатского ороса стало его большой человеческой болью. От него отступились все: и друзья, и ученики, и еще недавние единомышленники.

«Я же, с тех пор отмежевавшись от них, ушел в самого себя, для того, чтобы, непрестанно согласуясь со святыми моими отцами и учителями, всем сделать известным мое воззрение чрез это мое писание, дабы [всякому] желающему было бы возможно взвесить:…я не принял заключенную унию», – напишет он позднее о том, что пережил во Флоренции.

Когда дело дошло до подписания соборного акта, Марк Эфесский громко сказал: «Подписывать не буду, что бы мне за это ни было!» Под оросом не стоит подпись и его брата Иоанна Евгеника, который осенью все же получил разрешение покинуть Феррару.

Несколько участников греческой делегации, узнав, что их будут вынуждать подписывать унию, спешно покинули Флоренцию накануне. Тайно бежали из Флоренции брат императора Дмитрий Палеолог и учитель Марка Гемист Плифон. Патриарх Константинопольский Иосиф скончался раньше, чем состоялось подписание заключительного постановления, под ним нет и его подписи.

Когда орос показали Папе Евгению IV, тот был крайне разочарован, не увидев подписи Марка Эфесского, и сказал огорченно: «Итак, мы ничего не сделали!»

Долгожданное возвращение греческой делегации в отечество было безрадостным.

Вместо обещанных кораблей Папа договорился с венецианскими купцами, чтобы греков «подвезли» до Константинополя на торговых судах. Два из них были до краев набиты товарами и, как пишет Сиропул, ехать пришлось в ужасной тесноте, все чувствовали себя рабами, которых везут на невольничий рынок. Да они и поступили, в общем-то, как невольники…

Только на обратном пути до многих стал доходить весь позор почти что торговой и бесполезной сделки.

Папа Римский пообещал прислать триста солдат, которые будут стоять на страже Константинополя, и несколько военных кораблей для береговой охраны, но разве это достаточно для защиты Византии от полчищ турок?

На берегу в Константинополе императору сообщили горестную весть, которую от него какое-то время скрывали: в его отсутствие во время эпидемии чумы умерла императрица Мария, его любимая супруга.

Делегацию, вернувшуюся в столицу Византии 1 февраля 1440 года, встречала большая толпа горожан. Народ не хотел верить слухам о подписании католической унии, всем не терпелось узнать о результатах Собора из первых уст.

«В волнении и отчаянии епископы отвечали: „Мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и стали опресночниками“. Их недоуменно спрашивали: „Почему?" В ответ неслось нестройное: „Мы боялись франков". „Они пытали вас? Угрожали?" – „Нет! И пусть будет отсечена моя десница, которая подписала, и вырван мой язык, который исповедал". Народ разочарованно расходился по домам», – без прикрас рассказывает об этой встрече Сиропул, вложивший в свои воспоминания и всю силу личного покаяния.

Православный народ не принял унию, и это выражалось в открытом саботаже результатов Собора: во многих византийских храмах во время литургии Символ веры по-прежнему читался без филиокве и не поминался Папа Римский. По всей Византии начались волнения и нестроения….

После возвращения потребовалось избрать нового Патриарха Константинопольского, взамен скончавшегося и похороненного на чужбине Иосифа. Император даже предложил кафедру Марку Эфесскому, должно быть, надеясь таким образом притушить разгоравшийся конфликт. Но Марк отказался, покинул столицу и отправился в свою митрополию в Эфес, где возглавил оппозицию против унии.

Во всех своих сочинениях и письмах он жестко критиковал сторонников унии, называя их латиномудрствущими, греко-латинянами или вавилонянами, вовлеченными в Вавилон латинских обрядов.

Среди подписавших орос Ферраро-Флорентийского Собора были убежденные сторонники латинян, такие как Виссарион Никейский или Исидор Киевский. Хитроумный грек Исидор вообще был поставлен митрополитом Киевским накануне Собора для того, чтобы обеспечить поддержку унии со стороны Киевской митрополии.

Сделано это было без ведома великого князя Московского Василия II Темного.

В научном мире их принято называть латинофильски настроенными эрудитами, увлекавшимися рационалистическим богословием Фомы Аквинского.

Но гораздо больше в то время было тех, кто колебался в своих убеждениях. По меткому выражению Григория Богослова, эти люди относились к разному исповедованию веры как к обуви, которая легко приспосабливается на любую ногу.

Марк Эфесский нашел и свой образ: «Эти люди могут быть уподоблены баснословным иппокентаврам, этим получеловекам… С латинами они утверждают правильность и справедливость сделанного прибавления к Символу веры, с нами – они не утверждают этого».

По всем епархиям Марк разослал свое окружное послание, обращая его к тем, кто по-прежнему тверд в православном исповедовании веры. В этот период он написал даже одно необычное для себя творение под названием «Свидетельства, собранные Марком Эфесским, о том, что Дух Святой исходит только от Отца». Этот сборник, содержащий более ста коротких цитат из Священного Писания и творений святых отцов, был чем-то вроде памятки для тех, кто будет готов вступить в полемику с униатами.

Даже византийский император Иоанн VIII Палеолог впоследствии раскаялся в том, что оказывал давление на участников Ферраро-Флорентийского Собора и вынуждал всех подписать унию. Марк Эфесский писал об этом в послании монаху Феофану: «Знай, что это лжеединение уже успело благодатью и силой Божией разрушиться, а латинский догмат, вместо того, чтобы подтвердиться этим ложным Собором, о чем всегда они старались, еще более ниспровергнут и обличен, и заклеймен, как хульный и нечестивый. А те, которые его утвердили, не смеют даже рта раскрыть в его защиту. И император, понимая это, никакого своего слова не говорит. Он открыто кается в содеянном и перекладывает вину на тех, которые, договорившись, подписали определение».

За свою антиуниатскую позицию Марк Эфесский подвергался различным нападкам от властей и вскоре решил перебраться на Афон. Но по пути к Святой Горе его корабль был застигнут бурей и пристал к острову Лемнос. Здесь по приказу императора митрополит Марк Эфесский был арестован и заточен в местную крепость Мундрос, в которой два года провел под стражей.

К тому времени Марк уже был тяжело болен, но не переставал следить за тем, что происходит в Церкви, и вести переписку со своими единомышленниками. Для него было большой радостью узнать о том, что в 1443 году Иерусалимский Собор с участием трех восточных патриархов решительно отверг унию. Находясь уже на смертном одре, он думал не о себе: «Дабы я не умер в печали, отчаиваясь спасти Церковь!»

Все последние дни рядом с Марком был его ученик Георгий Схоларий, раскаявшийся в подписании унии и вернувшийся в Православие. Именно его Марк видел преемником своих идей.

«Когда я уже готов отойти от сего мира, я не вижу никого другого, кто бы мог, как я думаю, заменить меня для защиты Церкви, святой веры и догматов Православия, и по этой причине я поручаю ему это дело…» – написал он в своем «Предсмертном завещании Георгию Схоларию». И получил в ответ письменную клятву хранить верность Православию. В этом послании Схоларий называет Марка Эфесского своим «отцом, учителем, наставником своего детства».

Сохранилось сочинение под названием «Исповедание святейшего митрополита Марка Эфесского Евгеника, произнесенное им при самой его кончине», где святитель высказывает свою просьбу к ученикам сделать так, чтобы ни Патриарх, ни архиереи, ни другие духовные лица, подписавшие унию, не приходили на его похороны и не оказывали ему посмертных почестей. Как написал Марк, это нужно для того, «чтобы никто не мог предполагать между нами двумя какое – либо сближение».

Святитель Марк Эфесский умер 23 июля 1444 года (по другим сведениям, в 1445 году) в Константинополе. Ему было чуть больше пятидесяти лет, и, как пишет Схоларий, он был «во всей силе этой преходящей жизни» и похищен смертью прежде, чем состарился.

Надгробное слово Георгия Схолария, произнесенное при погребении Марка Эфесского, – это одновременно и публичная исповедь, и панегирик человеку, проявившему себя «тверже адаманта в борьбе против изменений в Вере». «Ему не было в наше время образца. Таковые мужи являются только по особенным судьбам Божиим!» – сказал Георгий Схоларий, посвятивший своему учителю еще и надгробные стихи.

Вскоре после кончины Марка и задолго до его официальной канонизации младший брат Иоанн (он признан крупным византийским писателем) создал первую поминальную службу и составил житие Марка. Благодаря этому сочинению стали известны многие подробности биографии святителя.

Примерно десять лет Марк Эфесский не дожил до 1453 года, когда пала Византийская империя. Но, как оказалось, Православие пережило византийское государство. На покоренных турками землях Константинопольская Церковь по-прежнему насчитывала тысячи верующих.

«Христианство воинствует ныне, как и прежде…» – писал Георгий Схоларий. Позже он примет монашество с именем Геннадий и станет первым Патриархом Константинопольским в условиях османского владычества.

По-разному сложились судьбы тех, кто поставил свои подписи под оросом Ферраро-Флорентийского Собора.

Один из сторонников унии, митрополит Исидор Киевский, отправился из Италии в качестве папского легата в свою митрополию, в Россию. Отслуженная им торжественная литургия в Успенском соборе Московского Кремля с поминовением имени Папы и провозглашением флорентийского определения вызвала негодование во всей Москве. Исидор был взят под стражу, после суда и непродолжительного заточения бежал из Москвы и больше на Русь уже не возвращался.

После падения Византии в сознании русских людей все больше укреплялась идея: Русь – прямая наследница Византии, хранительница православной веры, Москва – это третий Рим.

О Марке Эфесском, не зная всей его биографии, на Руси говорили так: это тот самый святитель Марк, кто тогда один во Флоренции не подписал унию с католиками.

В письме Марка Эфесского к Схоларию на этот счет есть важные для всех нас слова: «Между светом и тьмой есть середина – называемая вечерними и утренними сумерками, однако между Истиной и ложью, как бы кто ни старался, не выдумает нечто среднее».

* Около 1444 г. до Р. X. Моисей написал пять книг, помещенных под его именем в начале Библии. Позже они получили общее название «Книга закона Моисея» или «Тора». Эта книга хранилась в Святое-Святых израильского святилища (Второзаконие 31:24-26), а две каменные скрижали с Десятью

Глава 1444: Грех человека, сосед которого не находится в безопасности от его зла. 1929 (6016). Передают со слов Абу Шурайха, да будет доволен им Аллах, что (однажды) пророк, да благословит его Аллах и приветствует, воскликнул: «Клянусь Аллахом, не уверует, клянусь Аллахом, не